Многие психологические статьи, описывающие пси-проблемы, заканчиваются вопросом: «Что с этими проблемами делать? Идти на психотерапию!». С одной стороны, это понятная рекомендация, с другой — многие пробуют психотерапию, разочаровываются и говорят: «Мне не помогло». Зачастую ответственных за «не помогло» ищут на индивидуальном уровне: среди самих психологов/психотерапевтов — мол, плохо работают, — или среди клиентов — мол, не готовы работать. Но если «не помогло» — распространенная проблема, то как происходит, что многие психологи и психотерапевты не готовы к результативной работе, а клиенты зачастую не понимают, как устроена качественная работа?

В этом цикле статей разберем шесть основных системных проблем немедицинской психотерапии. Одна статья — одна проблема. О медицинской психотерапии говорить не будем: это отдельная тема, о ней — в следующий раз.

ШЕСТЬ ОСНОВНЫХ СИСТЕМНЫХ ПРОБЛЕМ НЕМЕДИЦИНСКОЙ ПСИХОТЕРАПИИ

Для многих звучит странно, но современная психология мало связана с изучением психологического здоровья (не путать с психическим). Есть сотни классификаций нездоровья, и почти не описано, что такое психологическое здоровье, и в том числе счастье. МКБ (международная классификация болезней) есть, а МКЗ (международной классификации здоровья) — нет.

Предположим, вам не нравится ваш сегодняшний дом: раздражает жизнь в проходной комнате, шторы и стены мрачного цвета, пол скрипит, у соседей шумный праздник каждый день, а их собака непрерывно воет. Вы страдаете и в мельчайших деталях разбираете, что именно вас раздражает, изучили каждую ноту завываний соседской собаки и скрипа полов. У вас ощущение, что собака не просто завывает, а напрямую гадит вам в душу. Вы раскладываете каждую неприятность на мелкие детали и все больше злитесь и страдаете. Но при этом на страдании вы останавливаетесь, перечисляете, что не нравится, а дальше не заглядываете. В такой модели страдание зациклено само на себе, оно порождает новые волны еще более глубокого страдания.

По большей части психотерапия и практическая психология заточены на детальный разбор несчастливой жизни в нелюбимых домах. Они изучают и каталогизируют все 100500 видов страдания, ранжируют дома по «плохости» и изучают ноты ненавистных завываний. Дают им названия, разделяют на подвиды и подвиды подвидов. К примеру, есть десятки видов и подвидов моделей манипуляций, токсичных отношений, психологических защит, адаптаций, психо-травматизаций. А вот психологии здоровья нет. В принципе не существует. Нет классификатора психологического здоровья, гармоничных отношений, с собой в том числе, видов и подвидов счастья.

Даже нет единого термина, характеризующего хорошие отношения. Гармоничные? Поддерживающие? Функциональные? Нет термина. Если бы все, что касается счастья и психологического благополучия, было изучено и классифицировано на научном уровне, то осталось бы подобрать инструменты, как к этому прийти. Также можно было бы составить международную классификацию психологического здоровья, но есть только международная классификация болезней с разделом «Психические расстройства и расстройства поведения».

Аналогично тысяч прочих явлений. Это прекрасно, что изучают абьюз, циклы и виды эмоционального и физического насилия, виды манипуляций и еще миллион вариаций того, как выглядят плохие отношения. Об этом — тонны информации. Но от этого не добавляется понимания «как надо». А существенная часть проблем, с которыми люди приходят к психологам, происходит от отсутствия познаний о том, как устроены такие модели в отношениях, работе, самопонимании и других сферах.

Есть миллионы мануалов о том, как выйти из несчастья, но мануалов «что делать, когда выйдешь» — почти нет. Сам приход в терапию счастливых для того, чтобы поддерживать форму, присваивать успех и увеличивать степень счастья, у многих терапевтов вызывает удивление. Это как в медицине, где научились лечить больных, а такой сферы, как «медицина здоровых, желающих оставаться здоровыми», массово еще не существует. Она точечно появляется, но до массовости очень далеко. Аналогично в психологии – сфера формировалась для работы с несчастьем, а для работы со счастьем еще нет наработанных техник и инструментов.

Ну и в связи с отсутствием определения психологического здоровья возникает вопрос: по какому принципу то или иное психологическое явление относят к отклонениям или расстройствам? Отклонениям от чего? Что берут за отправную точку? Например, нарушение правил дорожного движения — это отклонение. Отклонились от правил, значит нарушили. Но в психологии правила не описаны, а отклонения очень даже описаны, найдутся на любой вкус.

Предположил какой-то автор начала двадцатого века о том, что то или иное явление относится к отклонениям, ввел в свою работу, создал на этом целый метод, и по сей день психотерапевты данного метода работают по этим так называемым отклонениям. Автор начала двадцатого века, несомненно, молодец. Для своего времени это был прорыв. Но работать в двадцать первом веке по предположениям авторов начала-середины двадцатого, а не на основании научных исследований — довольно странно. Почему-то по методам медицины начала двадцатого века врачи уже не работают, а психотерапевты очень даже работают. Конечно, можно сказать, что в психологии все очень сложно, и сложно описывать психологическое здоровье. С этим можно согласиться. Но сложно — не значит «давайте будем интерпретировать отклонения и расстройства как придется», что, собственно, сегодня массово распространено.

Если задаться целью пройти хороший курс полного пси-образования «для себя», то здесь вас постигнет разочарование. Это ярко представлено в детской психологии. Я не встречала полного курса психо-образовательной подготовки родителей. Речь не об отрывочных знаниях отдельных теорий — например, теории привязанности или возрастных кризисах, — а о полноценном психо-образовании по детской психологии, с младенчества до подросткового возраста: детская анатомия и физиология, как развивается мозг, каковы реальные потребности возраста, как знакомить ребенка с эмоциями, как распознать его психотип, склонности, таланты, что такое интересное полезное обучение, как «правильно» любить ребенка, как отпустить его в жизнь подготовленным к любимой работе и хорошим отношениям, и еще десятки тем. И чтобы все это было не нудным зачитыванием из конспектов, а в интересной форме с доступной подачей.

Из-за незнания детской психологии, анатомии и физиологии многие родители взывают к совести у двухлеток, а от трехлеток ждут развернутых рассказов о чувствах. Делают то, что детям не нужно и вредно, и не делают того, что нужно. И все это не от желания навредить, а из-за незнания элементарных вещей и отсутствия доступной информации, ничего личного. Получается замкнутый круг: ребенок «ломается» от неправильных моделей воспитания, родитель ведет к психологу «чинить» ребенка, психолог дает родителю обрывки теории, родитель исправляет свое поведение на локальном участке, но продолжает неверно действовать на других участках, ребенок снова «ломается», снова его ведут чинить. Так можно ходить бесконечно, пока ребенок не вырастет и сам не пойдет к психотерапевту на новый круговой цикл.

Здесь не просто личная ответственность родителя, а отсутствие грамотной подготовки, от которой ответственные родители страдают не меньше детей. Самим составить такую программу тоже непросто. Для этого нужно разобраться в сотнях неадекватных течений и направлений, пробраться сквозь эзотерику, выдаваемую за психологию. Для этого нужно дополнительное образование по основам научных исследований, огромное количество времени и денег. Даже психотерапевт редко является носителем такой информации (только в редких случаях, когда сам грамотно выучился). Он проходит свою личную психотерапию и супервизию. И там тоже отсутствует психо-образование в рамках целостной программы обучения.

Поэтому клиент, пришедший к психотерапевту, не знает, чего он не знает: где у него пробелы в познаниях, а где реальные внутриличностные проблемы. Психотерапевт тоже редко разбирается, чем отличается банальная необученность и то, к чему она приводит, от глубоких проблем. Часто в работе замечаю интересную особенность: то, что человек воспринимает как глубинную проблему, с чем настраивается работать чуть ли не годами, оказывается просто не настроенным навыком.

Государственных программ качественного психо-образования для населения нет. За этим — только на частные пси-курсы или к психотерапевтам. Но и там эти знания найти непросто. Многие методы психотерапии разрабатывались в начале ХХ века, в условиях донаучной психологии. Примерно как древняя медицина: ни микроскопов, ни химии, ни математики, ничего, но что-то делать хочется. Вот и лечили кровопусканиями и настоями из лягушек. А что от такого лечения умирали еще лучше, чем если бы не лечились никак — статистики все равно не было, чтобы это вычислить. Вот и психотерапия донаучной эпохи по тем же принципам действовала — «надо же что-то делать», но настоящих рабочих средств не было, и не было средств проверить результативность. Психотерапия и сегодня по большей части развивается вразрез с научной психологией.

Это подкрепляется отсутствием государственного регулирования в сфере частной практической психологии и немедицинской психотерапии. Контроля качества работы психологов на уровне государства не существует. Нет ни законов, ни лицензирования, ничего вообще, что хоть как-то регламентировало частную пси-сферу (ситуация в РФ и большинстве постсоветских стран на середину 2020 года). Есть также массовая проблема некачественного высшего психологического (и не только) образования. Об этом писала здесь: https://sypachevskaya.com/article_10.

Поэтому зачастую психолог после вуза к работе не готов и идет учиться психотерапии в одну из частных психотерапевтических школ. В такой школе — наоборот: работать учат, но научную базу, состоящую из анатомии, физиологии, антропологии, логики и десятков других необходимых для работы дисциплин, не дают. Наверное, подразумевается, что будущий психотерапевт уже имеет теоретическую базу. Но имеет ли на самом деле — на практике это не проверяют; во всяком случае, входящего теста теоретических знаний по всем пси-дисциплинам в отечественных терапевтических школах нет.

Будь ты хоть шаманом, верующим в планету Шелезяка, хоть не имеющим понятия об анатомии и физиологии, логике и прочих необходимых психологу дисциплинах, — учись психотерапии (направлений и школ множество, найдутся и про планету Шелезяка) и получай свой сертификат. Входящего отбора в профессию не существует. Любой может стать психологом и выдавать свой шаманизм за психологию. Контроля этого всего на уровне государства не существует. Шамань сколько хочешь, работая с реальными людьми.

Вузы в основной массе дают какую-то теорию непонятно чего, но не дают адекватной практики. Школы психотерапии дают практику, но не беспокоятся о том, есть ли необходимые теоретические познания. Государству все равно, какого качества будет микс такого образования. В итоге страдают все — и ответственные психологи, колесящие по всей стране в поисках адекватного обучения, и клиенты, которые тратят время и деньги на неудачные попытки выбора психолога. То есть единого адекватного обучения, включающего все необходимые знания и навыки почти нет даже для психологов, не говоря о массовых программах психо-образования «для себя».

Законодательства в сфере частной практической психологии и немедицинской психотерапии нет (РФ, 2020), классификации пси-специалистов и сфер их ответственности — тоже. Клиенты уже примерно понимают, чем отличаются психолог от врача-психотерапевта и психиатра, но по-прежнему не ориентируются в разнообразии психологов и немедицинских психотерапевтов (которых официально в отечественном законодательстве не существует, а в жизни именно они охватывают основной объем пси-рынка в работе со здоровыми людьми).

Например, один и тот же клиентский запрос «я себя не принимаю» одни психологи начнут разбирать, начиная с прошлого, долго работая с детскими воспоминаниями клиента, окутывая эмпатией и принятием, а другие начнут с будущего: «А как вы хотите, чтобы было, что для вас будет оптимальным результатом нашей работы?» И поведут клиента в будущее, через наращивание навыка самопринятия и умения о себе заботиться. Это разные стили работы.

Сила психолога-неструктурированного эмпата — в принятии, умении создать очень тонко настроенную психологическую атмосферу. Метафорически говоря, клиент может принести свои игрушки, разложить их, и в атмосфере полного принятия вдоволь наиграться, пропитаться любовью, просто побыть в принимающей атмосфере. Сила психолога-тренера — в структурированной работе, в применении алгоритмов с определенным результатом на выходе, в умении обучить навыкам. Это не значит, что он не эмпат, просто у него другие задачи и фильтры внимания. Эмпатия есть, но она фоновая. На переднем плане — обучение навыкам. И, конечно, должен существовать микс этих двух стилей.

Но, зачастую психологи сами не понимают, какой у них стиль работы, а клиенты — и подавно. Психолог может быть отличным специалистом, но клиенту может не подходить стиль. Кто-то из клиентов хочет работать интенсивно с заданиями, но попадает к мееедленному неструктурированному психологу-эмпату и работает с ним 50 минут раз в неделю, а кто-то, наоборот, хочет плавно покачаться на волнах принятия, но попадает к психологу-тренеру. Частично стиль зависит от подхода, в котором работает психолог.

В когнитивно-поведенческой терапии бОльшая вероятность встретить структуру, чем, например, в экзистенциальном подходе. Но. Стиль определяется скорее индивидуальными особенностями психолога: его типом мышления, способом восприятия и воспроизведения информации. Нет плохих и хороших стилей в данном контексте, просто они разные. Стиль работы повлечет за собой также массу различий в длительности, периодичности и количестве встреч.

В самом начале своей психологической деятельности я работала по универсальному таймингу — 60 минут. Я отчетливо видела, что у кого-то уже на 40-й минуте плывет взгляд, накатывает усталость, и пора завершать, а кто-то только разгоняется к этому времени. Тем, кому раннее завершение подходит, 60 мин консультации хватает с запасом. Но есть тип клиентов (я тоже к нему отношусь), которым нужно больше времени, чтобы проговорить ситуацию, собирая детали в единое целое. Таким людям нужно заново прожить описываемую ситуацию, прожить эмоции, встроив их в сегодняшний опыт. И это не про «поговорить об психолога», а для самого себя зафиксировать и проанализировать детали.

Из-за моего типа восприятия мне было сложно найти своего психолога. Жесткий тайминг создавал странную ситуацию, при которой даже психолог не учитывал мои личностные особенности и не мог выслушать, ускоряя или перебивая меня, чтобы уложиться в тайминг. Мне приходилось урезать и комкать свой рассказ, теряя мысль. Конечно, мы это обсудили с психологом, и ответственность была смещена на меня. Мол, метод предполагает, что клиенту должно быть достаточно 60 мин. Если недостаточно, надо искать ответы в себе.

Это было много лет назад, я думала, что я — какой-то неправильный клиент: всем хватает 60 мин, а мне — нет. И только позже, начав психологическую практику, я напрямую столкнулась с тем, что хватает далеко не всем. И это не клиенты «неправильные», не умеют выделять главное. Все проще — это психотерапия зачастую не учитывает личностные особенности. Понаблюдайте за тем, как люди едят. Одно и то же блюдо кто-то съест за 10 мин, а кто-то за 40. Или за тем, как ходят: кто-то стремительно, а кто-то — медлительно; или за скоростью речи разных людей. Все это — индивидуальные особенности. Поэтому ошибочно думать, что люди мыслят и концентрируются с одинаковой скоростью и все могут уложиться в 50-60 мин консультации. Я не говорю, что 60 мин — это плохо. Плохо то, что психотерапия не предполагает диагностику стиля мышления и восприятия как клиента, так и терапевта.

Однажды, проходя медосмотр, я попала в клинику доказательной медицины. У врачей были два вида консультаций: стандартные — до 60 мин, и расширенные — 60-120 мин. Я брала расширенные, и наконец-то мне не нужно было никуда спешить. Почти у всех врачей мой тайминг «случайно» оказался час двадцать — час тридцать. Потом я решила поэкспериментировать и нашла психолога, длительность встречи у которого не 60, а 90 мин. И тоже вышло полтора часа. С коучем и супервизором — тоже! Наконец-то! Вот он — мой идеальный тайминг! Не магический «60 мин, потому что так положено», а адекватный — под мой тип восприятия и мышления. И я ввела расширенный тайминг в свою работу. Теперь у меня два вида консультаций: стандартная — до 60 мин, и расширенная — 70-120 мин. Мы вместе с клиентом подбираем подходящую ему длительность.

Ровно это же касается работы психологов: у нас разная рабочая выносливость и длительность концентрации. Я не встречала исследований на эту тему, поэтому могу поделиться только наблюдениями, полученными на учебных группах. Некоторые психологи могут поддерживать качественную работу 40-50 мин, потом устают, их внимание плывет и рассеивается, от чего качество работы резко снижается. А некоторые легко могут провести двухчасовую встречу с высокой концентрацией и включенностью. Ни на одних курсах, где я училась (а их были десятки), не поднимали тему диагностики терапевтического стиля.

Обсуждая эту тему с коллегами, встречаю сопротивление: мол, «не просто так все эти тайминги в кодексах прописаны». Но хочу напомнить, что в большинстве методов психотерапии кодексы составлялись 30-50 лет назад, под потребности людей полувековой и более давности, для другого типа общества в других странах. Пора бы психотерапию перестраивать, опираясь на данные современных научных исследований, а не на авторитетное мнение прошлого века. Но я таки думаю, что через какое-то время психологи перейдут на индивидуальный подбор тайминга. Как я это понимаю? Ориентируюсь на современных врачей и клиники, которые переходят на персонализированную научную медицину. Там уже вводят разные виды тайминга, разные стили подачи информации для пациентов. Медицина развивается быстрее психологии, и дело времени — когда эти наработки перейдут в психологию.

Еще один минус жесткого тайминга в психотерапии в том, что психотерапия — это не пошаговая технология, она строится не по модели тренинга, где можно почти по минутам рассчитать время работы и завершения. Нет типовых проблем, ложащихся в четкий тайминг. Да, в этом месте возникает вопрос этики: а что, если психолог специально решит затянуть время, если нет четких 60 мин? Но тогда это вопрос к отбору и подготовке кадров: как этот человек попал в профессию? Почему нет контроля качества работы? Но это не должно быть проблемой клиента.

Все мои первые психологи, с которыми я работала в качестве клиента, назначали регулярные встречи раз в неделю. Для меня это было некомфортно. Если я выполняла задание психолога, мне нужно было минимум две недели или больше, но я ходила по графику отбыть время. Мы обсуждали этот дискомфорт, но все упиралось в пресловутое «вам так полезно». Я тогда была неопытным клиентом и ходила через дискомфорт. Но сейчас я понимаю, что нет ничего полезного в дискомфортных 60 мин раз в неделю при том, что мне нужно было полтора часа один раз в две-три недели. Проблема была не во мне, а в устаревших кодексах, по которым работали психологи.

При регулярном еженедельном графике у многих клиентов не успевает сформироваться запрос на новую встречу, им нужно время, чтобы переварить прошлую. Вместо того, чтобы приходить на новую встречу голодным и насыщаться, человек ходит перекормленным, не успевая переваривать. И наоборот: кому-то нужно дважды в неделю, или даже трижды, он перегорает в ожидании встречи.

Да, есть запросы, при которых регулярность настолько важна, что сама по себе является терапевтичной. Например, при работе со сбеганием из отношений действительно важен контракт на регулярность, чтобы человек и с психологом не проигрывал привычный сценарий. Или же, регулярность важна, если психолог и клиент вместе определили оптимальную периодичность, подходящую клиенту для необходимых изменений. Ключевое: «вместе и оптимальную», а не «каждую неделю, потому что так положено». Ну, и не стоить забывать прозу жизни. Работа с психологом — недешевое удовольствие. Кто-то может и хотел бы ходить каждую неделю, но может позволить себе пару раз в месяц или реже. И тогда это вопрос приоритетов: не ходить вообще, или ходить редко.

Подход, описанный выше, возможен только в персонализированной психотерапии будущего. В которой, мне хотелось бы верить, появится отбор в профессию, научная база, адекватное законодательство, и главное — ответственность психолога. На сегодня ответственность — только личная инициатива пси-специалиста. Отсутствие стандартов и контроля ведет к бесправности клиента. Он не только не сможет привлечь к ответственности некомпетентного психолога, у него даже нет ориентиров для понимания: то, что происходит на сессиях — это качественная работа? Клиент и пси-специалист один на один за закрытой дверью. Никто не обяжет психолога проходить супервизию и придерживаться стандартов работы. Для этого, как минимум, нужны единые стандарты и контролирующие органы.

Однажды коуч, с которым я работала, не предупредив меня, записал консультацию и выложил на Ютуб. В реальном мире, увы, ситуация с заявлением в полицию выглядит абсурдной. Спасибо Ютубу, что принял жалобу на контент и заблокировал видео. Я, как клиент, в этой ситуации оказалась абсолютно бесправной. Даже работая психологом более десяти лет, я не всегда сходу могу определить, компетентен ли психолог, к которому я попала. Придерживается ли он этики. А человек, не связанный с этой сферой, годами может ходить к токсичному пси-специалисту.

Недавно было несколько громких публичных скандалов с психологами: один психолог назвал клиенток «шмарьем», другой вел с клиенткой любовную переписку, третья вступила с клиентом в интимные отношения. И, конечно, в свете тотальной бесправности клиентов терапевтические школы пытаются вводить правила тайминга, длительности, регулирования клиент-терапевтических отношений жесткими контрактами, чтобы хоть как-то контролировать неэтичных психологов. Да, многие правила логичны и оправданы, но часть — просто подпорки для домика на соломенных палочках вместо фундамента. Нужен крепкий фундамент, а не подпорки. Конечно, в таких условиях сложно вести разговор об индивидуальном подходе в психотерапии. Увы.

В прошлой части мы говорили о том, что не существует внятной классификации методов, способов и процессов работы пси-специалистов. Из-за этого многие клиенты не понимают, на чем основываться при выборе психолога. Это же работает и в другую сторону. Если психолог не понимает типажа своего клиента, не осознает зоны своих компетенций, он может брать в работу «не своих» клиентов. Это не полезно для обеих сторон — и для психолога, и для клиента. Психолог распыляется на разные клиентские запросы: сегодня он работает с женщинами по вопросам материнства, завтра с предпринимателями по вопросам бизнеса, послезавтра с зависимостями. Он не наращивает профессионализм ни в одной сфере, от чего страдает качество работы.

Я не работаю с зависимостями, бытовым насилием, расстройствами пищевого поведения и многими другими вопросами, потому что не погружена в эти темы, и лишь поверхностно представляю их устройство, чтобы распознать и перенаправить к профильному коллеге. Например, при работе с насилием у профильного психолога собрана целостная картина: под рукой контакты юристов, кризисных центров, групп поддержки, он ориентируется в законодательной базе, представляет, как работает полиция и как сложно жертве насилия написать заявление, у него есть опыт работы, и он «чувствует» своих клиентов, потому что работал с сотнями таких случаев. Собрал модели, понимает тенденции развития. Для меня это будет впервые, и клиенту намного продуктивнее обратиться к тому, кто глубоко в теме.

Мои рабочие запросы — это психологическое благополучие, счастье и качество жизни. Я наращиваю знания и навыки именно в этих сферах. Они выходят за пределы психологии, поэтому, помимо глубокого изучения психологии, я попутно я изучаю эргономику, физиологию и биомеханику, анатомию, культурологию и межкультурную коммуникацию, урбанистику и дизайн городской среды, биоклиматологию, географию, логику, антропологию и многое другое.

Казалось бы, при чем здесь биоклиматология (то, как на человека влияют перегревание, переохлаждение, длина светового дня, солнечная активность и т.д.)? Есть такое понятие, как «холодовая усталость». Многие из нас ее испытывают, не подозревая, что это она, когда на улице уже холодно, а отопление еще не включили. Она также свойственна жителям северных регионов. Тело при пониженной температуре окружающей среды в напряжении, спасается дрожью, ему нужно получать больше энергии в виде калорийной пищи и меньше эту энергию тратить. Человек чувствует слабость, недомогание, раздражительность. Идет к врачу — анализы в порядке, идет к психологу и работает с раздражительностью и апатией. Но пока он в холодовой усталости, с таким типом апатии можно работать долго. Пока отопление не включат или температура воздуха не станет комфортной. А потом как рукой снимает.

Но начинается новая напасть: ночью плохой сон, а днем клонит в дремоту. Плохой сон из-за того, что нос заложен, дышать нечем, в горле першит, тело чешется. Все это мешает спать и жить. Отопление пересушивает воздух, кожу и слизистые. Достаточно увлажнить воздух, и сон налаживается. Все это может усугубляться жизнью в плохо освещенном помещении. У многих летом хорошее самочувствие, а зимой — апатия. Летом световой день длинный, зачастую солнечный. Осенью-зимой-весной световой день укорачивается, и зачастую пасмурно. Дома темно, на улице темно, у чувствительных людей это может провоцировать апатию. Конечно, это утрированные примеры, не все так линейно, но таких деталей в работе с качеством жизни — миллион.

Сюда же — проблема оторванности психологии и психотерапии от жизненных контекстов. Если человек не может вспомнить когда последний раз отдыхал, плохо спит и стихийно питается, живет в холодном доме в тусклом освещении, а на работе целый день сидит на неудобном стуле, то работать психологическими методами почти бессмысленно. Стоит начинать с азов эргономики и физиологии, с улучшения быта, параллельно работая пси-методами. Но психотерапия все это не учитывает, и самый простой путь — диагностировать депрессию, направить к психиатру и выписать медикаменты. Человек продолжает жить в прежних условиях, снимая медикаментами психологический дискомфорт от некомфортных физических условий. Но как организовать комфортные — минимум информации. См. проблему 2. Отсутствие доступного и адекватного психо-образования как для клиентов, так и для самих психологов.

Проблема оторванности психологии и психотерапии от жизненных контекстов хорошо известна и другим профильным психологам. Пси-специалисты, которые работают с жертвами насилия, обычно хорошо разбираются в юриспруденции, устройстве судебной системы, травматологии, психологии агрессии и созависимости. Работающие с расстройствами пищевого поведения — в анатомии, эндокринологии, гастроэнтерологии, семейных системах. На психологических факультетах этому не учат, в терапевтических школах тоже. Специалисты своими силами осваивают учебные программы в смежных областях. Поэтому я убеждена, что у психологов, как и у врачей, должна быть специализация и этому должны массово обучать. Мы же не идем к гинекологу с вопросами плохого зрения. Или к окулисту с переломом. Но в психологии психологи широкого профиля зачастую работают со всеми входящими запросами.

Надеюсь, когда-нибудь таки появится узкая специализация, и появится отдельный психолог-проектный менеджер. Входящее звено, с которого начинал бы любой клиент, выбирающий психолога. Чтобы клиенты сами не гадали, к кому им нужно, а обратились к специалисту, который поможет определить, какой именно психолог им подойдет.

Еще одна смежная проблема: не существует диагностики психологической подготовки клиента. Например, при школьном обучении десятиклассника не возьмут в первый класс, а первоклашку — в десятый. Но в психологии уровень подготовки клиента не тестируется и не учитывается. Часто наблюдаю на учебных группах ситуацию, когда клиент с высоким уровнем осознанности и психологической грамотности работает с психологом, которому нечего дать такому клиенту. Клиент: «У меня тут интеграл не берется». Психолог: «Сколько будет дважды два?» И наоборот: к психологу, специализация которого — работа с интегралами, садится первоклашка. Психолог ему: «Берите интеграл», а клиент еще с таблицей умножения не разобрался. Происходит полный рассинхрон. Они говорят на разных языках, и такие сессии обычно заканчиваются фрустрацией обоих.

С одним из своих первых психологов я работала несколько лет, был хороший прогресс, но последние полгода я чувствовала, что мы буксуем и дальше не двигаемся. Мы это обсуждали, но причину не выяснили. Только спустя некоторое время я поняла, что мне стало тесно в тех отношениях: мне было впору переходить на интегралы, а мы зависли на таблице умножения. Психолог был прекрасен в своей сфере, мы здорово выучили таблицу умножения, но мне пора было идти дальше, а развития не было. Когда это — одна из первых терапий, это сложно понять. На тот момент внятных статей и инструкций на тему «когда пора менять психотерапевта» я не встречала. В статьях описывались ужасы неэтичности, а у нас все было этично и стабильно. Но развития не было. Отсутствие развития — маркер того, что пора искать другого пси-специалиста, специализирующегося на интегралах.

На сегодня я работаю с несколькими пси-специалистами поочередно (да, психологи тоже ходят к своим психологам). С одним психологом мы работаем по поводу чувств, эмоций и переживаний. С ним я могу и покачаться на волнах принятия и прожить чувства. Цель встреч — эмоционально восстановиться, наполниться. С другим психологом мы работаем методами когнитивно-поведенческой терапии: я ставлю цели, планирую жизнь, наращиваю навыки, делаю упражнения. На чувствах мы тоже останавливаемся, но рассматриваем их под другим углом. Конечно, мы работаем не одновременно, а поочередно. Оба знают друг о друге и придерживаются общей стратегии. Аналогично с супервизорами: их двое. Один когнитивно-поведенческий, к нему с вопросами тактики и стратегии, другой — экзистенциальный, к нему про чувства и смыслы.

Все они — классные специалисты, четко определившие свою специализацию. Мне сложно представить одного специалиста, совмещающего в себе столь противоположные профессиональные качества и навыки. Маловероятно одновременно быть мягким, медленным текучим эмпатом, задача которого — окутать бережностью; при этом достаточно мощным тренером, хорошо владеющим постановкой навыков и пусть и мягким, но контролем. Вот здесь описывала, чем отличаются навыки и знания таких специалистов: https://sypachevskaya.com/article_37. Я тоже их клиентский типаж с определенным уровнем развития чувственной сферы, развитием навыков и умением планировать. Именно поэтому мы хорошо совпадаем, а совместная работа комфортна и продуктивна.

С каждым у нас очень гибкий рабочий контракт в устной форме. У них нет требования регулярных еженедельных встреч, гибкий тайминг. Поэтому, когда я читаю сторонние жесткие контракты на клиент-терапевтическую работу, я печалюсь, что в них вообще никак не учитывается типаж клиента. Все написано под некий усредненный типаж. Вы, например, можете представить, чтобы школьная программа была написана под потребности сферического в вакууме школьника? Без учета его возраста, знаний, навыков, подготовки? И чтобы все предметы и у первоклашек, и у выпускников вел один учитель? Вот и мне сложно представить, но в психологии на сегодня так и происходит: учебные программы, этические кодексы и клиент-терапевтические контракты пишутся под сферического в вакууме универсального клиента.

Поэтому клиент-терапевтический контракт должен учитывать типаж клиента, направление запросов и степень подготовки как клиента, так и психолога. Да, определенному типажу клиентов нужна регулярность и стимуляция в виде оплаты пропущенных сессий. А кого-то контракт на оплату пропусков удивит и обескуражит приглашением в детско-родительские позиции. Кому-то оптимальна длительность сессии 60 мин, а кому-то — 120. Но, увы, пока психология не развилась до персонализированной, пока она никак не регулируется законодательно, имеем то, что имеем.

Одна из задач психотерапии — помочь клиенту осознать объективную реальность, помочь перестроить менее здоровые поведенческие модели на более здоровые. И в процессе терапии клиент с этой реальностью может столкнуться внезапно. Например, внезапно понять, что всю жизнь жил в нездоровье: с детства и по сегодняшний день. Такая реальность сбивает с ног. Да, терапевт поддерживает, помогает прожить на сессиях, помогает понять, что делать между сессиями, но ни в одном из методов терапии я не встречала специальную предварительную подготовку клиентов перед глубокой работой: как справляться с болью от внезапно накатившей реальности.

Некоторые психологи говорят: давайте делать так, чтобы клиент подходил к новым осознаваниям плавно. Но плавность невозможно контролировать. Большинство инсайтов вообще не зависят от подачи психолога. Любое внешнее событие — отец в очередной раз нагрубил, коллега сделал комплимент, красный сигнал светофора — и внезапно накатившее осознание. Терапевт не может знать все якоря клиента. Поэтому уже на третьей-четвертой-пятой сессии (а бывает и на первой) человек может осознать, что с ним жестоко обращались в детстве, а он не понимал. Или что прямо сейчас он продолжает жить в жестокости или эмоциональной анестезии.

Он приходит домой, смотрит на свое окружение глазами инопланетянина и задает себе вопрос: «Кто я, как я сюда попал, кто все эти люди, и как они оказались в моей жизни? Это что, я своими руками их пустил? Это что, я всю жизнь так жил? Это что, я виноват? Или это они виноваты? Я ничего не понимаю, все ужасно и безнадежно». Человек остается с этими мыслями один на один. Обычно в психотерапии это приближено к норме: клиент регулярно сталкивается с болью на сессиях и между. Но в медицине почему-то не считается нормой делать операции без анестезии. Пациента готовят к операции. Но в терапии нет подготовки.

Во многих методах терапии анестезия не используется даже в процессе сессий, не говоря об использовании за пределами. На групповой супервизии в работе пары терапевт-клиент регулярно наблюдаю, как терапевты погружают клиентов в болезненные воспоминания, клиенты проваливаются в травматичный опыт в позицию «я», но терапевты даже не ставят цели погружения в такую боль, не выводят клиента в позицию «наблюдатель». Выходит бесцельное проживание болезненного опыта: покопались, морально измотались, и на этом все. Клиент ушел с распакованным опытом, а как с этим справляться — понятия не имеет. Психотерапевт, из-за незнания позиций восприятия, и сам может остаться в похожем состоянии, продолжая проживать боль клиента. Многие методы терапии пронизаны болезненным бесцельным копанием.

А) Собрать материал для решения актуальных задач. Например, «родители были агрессивны, после этого появились такие-то реакции, реакции так-то формируют поведение сегодня».

Б) Сострадание к себе в детстве или прошлом, желание прожить болезненные воспоминания из взрослой позиции, не прячась от боли, не загоняя ее в дальний угол. Наоборот — навести на нее луч света и прожить. Если вы узнаете о страдании чужого ребенка, возможно, вы захотите помочь ему облегчить страдание. Так и со своим внутренним ребенком: ему больно, он хочет внимания и чтобы ему помогли унять эту боль.

В) Назвать вещи своими именами, нормализовать свое право на нормальность. Многие только во взрослом возрасте понимают — то, что с ними происходило, было насилием. Это важно: признать, что с вами так нельзя было, и что в этом нет вашей вины; что рядом с вами были люди, которые вместо любви и защиты причиняли боль, что это — не нормально. Вы не давали им повод, с вами было все в порядке. Ребенок не может отвечать за поведение взрослых.

Есть и другие, но эти основные. С каждой причиной психолог работает по-разному, чтобы каждый поход в боль помогал наладить сегодняшнюю жизнь, а не просто разбередить воспоминания. Бесцельные и неуправляемые походы в болезненное прошлое затягивают в круг страдания и могут держать в нем годами без улучшения в реальной жизни и даже наоборот — ухудшая состояние и жизнь в целом.

Помимо определения надобности походов в тяжелые воспоминания, если бы существовала предтерапевтическая подготовка, то перед началом работы можно было бы обучиться управлению мыслительными процессами, обучиться эмоциональному психо-фитнесу и способам саморегуляции через тело, дыхание, владение позициями восприятия и состояниями. Закрепить модель стимул — эмоция — осознание — реакция. Научиться осознанному реагированию, освоить базовые психологические модели и только потом начинать глубокую работу. Тогда внутри сессии анестезию обеспечивал бы терапевт, а между сессиями клиент владел бы инструментами саморегуляции.

В силу своей психологической деятельности, для повышения квалификации я регулярно посещаю тренинги, мастер-классы, семинары и часто замечаю незнание и непонимание методологии тренерами и психологами. Вместо тренинга они проводят встречи в разговорном жанре. Но просто разговоры, без обучения навыкам, не ведут к умению работать с заявленной темой.

На одном из последних тренингов было заявлено обучение работе с определенным явлением. Мы рассмотрели, как явление устроено, как проявляется, тренер привязал все проблемы к детству, на этом тренинг и закончился. Я ушла в недоумении. Окей, мы разобрали теорию, сходили в детство, изучили, как зарождается явление, а дальше что? Каков алгоритм работы, где разбор технологии? Если встреча заявлена как тренинг, где циклы обучения навыкам? Ни слова об этом. То есть тренингом назвали двухдневные разговоры на околовсяческие темы.

Например, если вы просто поговорите с инструктором по вождению на околоавтомобильные темы, водить вы не научитесь. Нужна технология обучения. Опишу самые простые критерии, по которым вы можете понять, по технологии ли вас обучают, или это просто диалоги на психологические темы.

А) измеримые результаты, отвечающие на вопросы «Зачем, чтобы что?» и проясняющие конечный смысл

Было бы здорово, если бы умение учиться и получать верные результаты закладывалось еще со школы. Но в школе учат чему угодно, только не тому, как интересно и результативно учиться. Среднестатистический ученик не получает модели качественного обучения. Взращенный на анти-примерах, позже он не понимает, как правильно ставить учебную задачу, где и как искать специалистов, которые ее решат. Если среднестатистическому родителю задать вопрос, зачем ребенок ходит в школу, получим ответы: чтобы был грамотным, чтобы получал хорошие оценки, чтобы поступил в вуз. Ставим к этим вроде бы очевидным ответам вопрос «Зачем, чтобы что, какой конечный смысл?» и получаем в ответ удивление и непонимание. Ну, или максимум, «чтобы в жизни хорошо устроился». Учеба в школе не предполагает целеполагания и выяснения конечных смыслов. Даже задача так не ставится.

Если пофантазировать, то конечным результатом и смыслом учебы длиной в 11—12 лет по идее должно бы быть следующее: научиться жить долго и качественно (для этого нужны уроки по основам медицины, психологии, эргономики), научиться выбирать то, что способствует построению счастливой жизни, и устранить то, что ведет в противоположную сторону (для этого нужны уроки по качеству отбора информации и логике). Научиться понимать себя и окружающих, строить гармоничную коммуникацию (уроки по теории и практике коммуникации). Выбрать то, чем нравится заниматься. Научиться работать на той работе, которая будет нравиться и приносить хороший доход, выполнять свою работу качественно и хорошо, насколько это возможно. Заниматься деятельностью себе и другим на пользу, этичной и экологичной (уроки профориентации).

А теперь сопоставим эти результаты с процессом школьного обучения: несовпадение. Школьный процесс не ведет к этим результатам. Может, в вузе научат, как получить эти результаты? Нет, и там не научат. Там научат, как получить диплом, а не качественно работать на любимой высокооплачиваемой работе. И что получается? В школьной и вузовской учебе нет конечных смыслов, определяющих трудовой профессионализм, обучающих умению устроиться в такое место, где этот профессионализм можно реализовать при адекватной оплате труда.

Кроме того, что сегодняшний выпускник (а в будущем — возможный клиент психолога) не получает эти результаты, его не обучают грамотному целеполаганию и умению ставить ожидаемые конечные результаты, ради которых затевается учеба или психотерапия. И тогда человек впитывает эту модель, считая, что учеба выглядит именно так.

Поэтому ключевое при планировании психотерапии — понимание, каких результатов вы ожидаете. Если вы не ожидаете конкретных результатов и вас больше интересует процесс, то это тоже может быть целью работы. На сегодня психотерапия уже входит в повседневность, и многие приходят к терапевту как на «техобслуживание» — переработать чувства и эмоции недели, построить планы на следующую, просто побыть в бережной принимающей атмосфере, восстановиться. И это — отдельный формат, он скорее про процесс поддержания себя в хорошей психологической форме. Как занятия спортом для поддержания тонуса. И это тоже стоит заранее планировать: чего вы ожидаете от терапии — получить результаты, быть в процессе или совмещать? Планирование ожиданий и результатов терапии поможет решить вопрос выбора подходящего специалиста.

Б) Формирование знания, а не узнавания

Знакомы ли вам слова: созависимость, личностные границы, осознанность, абьюз? Если вы ответили «да», попробуйте записать определения, не обращаясь к дополнительным источникам. Получилось? Если да, вы знаете значения этих слов. Если не удалось, вы просто узнали знакомые слова. В этом отличие знания от узнавания.

Например, психотерапевт спрашивает у клиента: знакомо ли вам, что такое созависимость/личностные границы/осознанность/абьюз/подставить что угодно? Клиент узнает знакомые слова и говорит: «да, знакомо». Психолог радуется подготовке клиента, но не уточняет, а на самом ли деле клиент знаком с темой, понимают ли психолог и клиент под «личностными границами» одно и то же. В этом месте возникает узнавание знакомого и иллюзия знания. Зачастую и сам психолог находится в иллюзии знания. Ему что-то рассказали в институте, слово стало знакомым, потом его же он услышал на тренинге, и воспринимает это слово как знание. Формируется когнитивная ошибка «узнаю знакомое слово = знаю». Но знание — это глубокое владение вопросом и умение его достоверно осветить, не обращаясь к внешним источникам.

Аналогично с остальными словами. Если не отличать знание от узнавания и не прояснять смыслы слов, вся психотерапия может быть построена на иллюзиях узнавания и личностных интерпретациях, которые не совпадают у клиента и терапевта. Например, слово «люблю» как символ несет что-то приятное и хорошее, но совершенно не понятно, что именно. Для понимания нужно распаковать смысл и заглянуть, а что для конкретного человека скрывается за этим словом. Для кого-то будет «забочусь, принимаю», а для кого-то «не забочусь и не принимаю, просто говорю «люблю», чтобы манипулировать значением этого слова». Именно так действуют домашние тираны, регулярно проявляющие семейное насилие. В данном случае «люблю» — просто набор букв. Многие люди, в том числе психотерапевты, оперируют наборами букв, не заглядывая в смыслы. Иногда простая распаковка смыслов слов вызывает у клиентов целую цепочку осознаваний.

В) Обучение действиям, а не знаниям о действиях

Даже если психотерапевт распаковал смыслы слов, помог клиенту освоить знания, дальше важно помочь перевести «знаю» в «делаю». Например, клиент знает, как устроен его психо-травмирующий опыт. Он это выяснил с терапевтом, прочитал десятки статей, распаковал это знание, разложил по полочкам, осознал, как все устроено, — и зачастую работа на этом заканчивается. Но «я знаю, как это устроено» не равно «я умею с этим справляться», так же как «я знаю, как водить авто не равно «я умею водить авто», «я знаю, что такое стыд» не равно «я умею с ним справляться».

От «знаю» до «умею» должны вести алгоритмы. В случае с авто — обучение вождению, в случае со стыдом — умение с ним справляться. Если не перевести «знаю» в «делаю», клиент уходит из терапии со знаниями, а не умениями. Он копит эти знания годами, уже сам может разговаривать на профессиональном психологическом, а изменений всё нет. Поэтому, помимо получения знания, должно быть много тренировок с обсуждением полученных результатов. Зачастую одних тренировок, даже без регулярных походов в психо-травмирующие воспоминания, вполне достаточно. Если есть сопротивление, оно может быть поводом идти на глубину. Но если сопротивления нет, что часто бывает, можно просто делать.

Г) Путаница между «однократно получилось» и «умею делать хорошо и регулярно».

Например, если вы несколько раз попали ракеткой по мячу, это ещё не равно умению играть в теннис. Если вы несколько раз выезжали на авто на учебной площадке, это не равно умению хорошо водить. Так и в психологии: если вам уже трижды не было стыдно, это не равно умению справляться со стыдом. Умение — это: «я хорошо умею справляться с токсичным стыдом и делаю это уже на протяжении многих месяцев каждый день; даже когда начальник смотрит на меня тем самым взглядом, я не проваливаюсь в стыд, а спокойно отвечаю по существу вопроса». Не просто «уже дважды я отнеслась к себе бережно», а «я постоянно отношусь к себе бережно».

Но обычно происходит наоборот: человек пару раз попробовал, у него получилось, он пропитался иллюзией умения, завершил работу с психологом и прекратил развивать навык. Особенно если начальный запрос был зафиксирован расплывчато. Например, расплывчатая формулировка «научиться общаться» вместо конкретизации: с кем общаться, как общаться, с какими результатами, какого качества, длительности и глубины погружения должно быть общение. Если работать в рамках расплывчатых формулировок, запрос можно считать закрытым.

Если запрос не конкретизирован, а навык не освоен и не закреплен, человек, уйдя из терапии, может откатиться к старым поведенческим моделям. После чего он зависает в тревоге: вроде бы уже умеет, но по сути — не умеет, пробы через раз то удачные, то нет, это вызывает фрустрацию. Клиент говорит себе: «Ну я же пробовал, значит, умею, ничего не вышло, только зря старался, значит, моя психотерапия не работает». Приходит к другому специалисту, который спрашивает, например: «А вы учились общаться?» — «Да, конечно, я делал то-то, то-то — не получилось» — психолог кивает — да, действительно, не получилось. Видимо, это глубокий, тяжелый клиент, будем лечить в глубину.

Поэтому для успешной работы важно ставить цели и намечать результаты. В процессе работы трансформировать старые неполезные навыки в новые, полезные, закреплять до стадии «умею хорошо в любых новых ситуациях, особенно стрессовых». Либо ставить цель — не иметь целей, а быть в процессе.

ЗАВЕРШЕНИЕ

Что можно сделать на государственном уровне (на данном этапе развития нашего общества это маловероятно, поэтому пока только мечты):

Пока этого нет, психологи справляются, как могут (или не могут). С трудом находят качественное обучение (или какое придется), сами изучают научную литературу (или не изучают), оплачивают свою терапию и супервизию (или не ходят на нее), сами настраивают практику (или не настраивают и уходят из профессии), сталкиваются с этическими дилеммами при размещении рекламы и получении отзывов (или не задумаются об этом), сами пробуют в работе разные методы и тестируют их на работоспособность (или нет) на живых клиентах. Все это — следствия системных проблем. В итоге непросто и психологам, и клиентам.

Поэтому в свою работу я ввожу новый формат. В прежнем, классическом консультационном тоже продолжу работать, а параллельно с ним буду развивать новый. Конечно, часть пунктов останется из старого формата, они будут расширены новыми. Примерный рабочий алгоритм:

1) определяем, каким для вас будет оптимальный результат нашей совместной работы. Если вам сложно с этим определиться, моя задача — помочь вам сформировать рабочий запрос, зафиксировать ожидаемые результаты и рассказать о том, каким образом мы будем двигаться к этим результатам. Как вариант — вы можете не планировать конкретные результаты, а ходить на «психологическое техобслуживание», для поддержания хорошей психологической формы;

2) если мы работаем на результат, сначала выясняем основной источник (источники) проблемы, которая препятствует желаемому. Часто в работе с клиентами замечаю интересную особенность: то, что человек воспринимает как глубинную проблему, с чем настраивается работать чуть ли не годами, оказывается следствием незнания простых вещей из сферы психологии. Вернее, для психолога эти вещи простые, психолога этому учили. А непсихолога — нет. Несколько встреч + перестройка навыков — и проблема решена.

Например, мать подростка хочет перестать повышать голос и настраивается глубоко работать со своим детством. Предполагает, что проблемные корни в нем. Исследуем, оказывается, нет никаких корней, и глубины вообще нет. Есть непонимание устройства эмоций и неумение управлять своей реакцией на эмоции. Изучение устройства эмоций + несколько упражнений на закрепление новых навыков, и результат «разговаривать с ребенком спокойно» получен.

Или еще интереснее — человек уже изменился, но смотрит на себя устаревшим или искаженным взглядом. Старые установки крутятся в голове по привычке. Например, человек уже научился управляться с токсичным стыдом, уже вышел на стадию умения, а установка осталась старая. Или научился о себе заботиться, но до сих пор держится за старую установку, что он не бережен к себе. Это самые забавные в хорошем смысле рабочие случаи, когда человек сам описывает реальность и очень удивляется: я же умею, и умею хорошо! Почему же я решил, что не умею? Сам для себя нормализует и осваивает новую реальность, и уходит с радостным осознанием.

То есть у проблемы могут быть следующие источники (не только эти, но эти — основные):

- психо-травматичный опыт в прошлом, влияющий на сегодня;
- незнание основных психологических моделей;
- устаревший взгляд на себя.

В этих случаях работа будет строиться абсолютно по-разному. С психо-травматичным опытом будет глубокая, бережная и очень аккуратная работа. Она будет основываться на принятии, эмпатии, создании принимающего пространства, в котором можно прожить самые сложные чувства. В случае с незнанием психологических моделей работа будет скорее психо-образовательная, направленная на развитие и закрепление новых навыков. В случае с устаревшим взглядом на себя — ревизия старых установок, замена на новые, адаптация к реальности. Не исключено, что работа будет включать микс этих подходов;

3) в зависимости от того, что мы выясним на предыдущих этапах, будут определены методы работы, количество, периодичность и длительность встреч. Также учтем ваш стиль восприятия и обработки информации. Кому-то достаточно 50 минут, кому-то и 90 мало. Кому-то для получения результата достаточно несколько встреч, с кем-то понадобится длительная работа. Кому-то оптимально встречаться дважды в неделю, кому-то — раз в две недели или реже;

4) если на втором этапе мы определим, что нужна глубокая работа, я предложу вам предтерапевтическую подготовку, благодаря которой вы научитесь справляться с тяжелыми чувствами, управлять своими мыслительными процессами, реакциями и состояниями. Это обеспечит анестезию в процессе дальнейшей глубокой работы: чтобы между встречами вы либо не страдали от душевной боли, либо страдали управляемо, не проваливаясь в нее;

5) после того, как вы получите оговоренные на первом этапе результаты, мы их закрепляем, завершаем работу и, в случае вашего желания, договариваемся о контрольных встречах раз в несколько месяцев.

Для желающих пройти полный курс психо-образования — подробности здесь: https://sypachevskaya.com/individual_program