Все совпадения случайны, все имена вымышленные, все примеры метафорические.

Листаю ленту в соцсетях, Марфа Ивановна выложила фото зелёного крыжовника с подписью: «Обожаю недозрелый крыжовник, вкусность вкусная, всю жизнь ела бы и ела», — и фото кружевной салфетки, на которой блестит своими зелёными боками тот самый крыжовник.

Моя рука тянется к лайку, и я задумываюсь: я хочу разделить радость с Марфой Ивановной, и порадоваться, что она счастлива съесть ведро любимой вкусности, но вместе с этим для меня картинка не аппетитна; я не люблю крыжовник, но рада за Марфу Ивановну. Дилемма, да? Вы бы лайкнули?

Именно так устроено принятие: в данном контексте не важно, люблю ли я крыжовник, хоть зелёный, хоть жёлтый хоть фиолетовый в крапинку. Марфа Ивановна счастлива, и мне этого достаточно, чтобы разделить с ней это счастье. И только потом мы обсудили предмет счастья — ягоды: «А я люблю спелую клубнику, а крыжовник — нет. Вот, прикупила себе ведёрко клубники». И Марфа Ивановна радуется за меня: «Ой, клубнику не люблю, я больше по крыжовнику, но рада, что тебе хорошо».

Лайфхак хороших близких тёплых отношений — разделение эмоций: контакт и принятие — первичны, всё остальное — после. Сначала — укрепление отношений, потом — действия. Мы живём в оценочной среде, многие просто не замечают, что используют формат отвергающих коммуникаций: «Фу, как можно любить зелёный крыжовник, я его терпеть не могу. А те, кто его любят, — странные безвкусные люди». Формула отвергающей коммуникации: я молодец и знаю, как правильно, а ты — не ок, и вообще неправильный. Или сначала действия, а об отношениях забывают: «Иди учи свою математику, меня не волнует как ты это сделаешь, но чтобы оценка была хорошей».

Василий Лазаревич в свои N лет учится навыку регулярных действий. Он устал жить под девизом «шалтай-болтай, не умею планировать и регулярно выполнять». Чтобы наработать умение что-то делать регулярно — ходить в спортзал, работать, да что угодно, — важно начинать тренировку с очень простых действий, сложность которых на 1-2 из 10, и позже повышать балл. И вот Василий Лазаревич с горящими глазами говорит: «Я уже неделю встаю в одно и то же время и заправляю кровать». Он вкладывает в это эмоцию радости: «У меня получилось! Всю жизнь не получалось, а уже целую неделю получается что-то делать регулярно!»

Реакция принятия — собеседник ловит эту радость и разделяет её вместе с Василием Лазаревичем: «Я за тебя очень рад, ты так хотел этому научиться, и у тебя получается!» Реакция отвержения: «Ой, нашел тут чем хвастаться, я всю жизнь встаю в одно и то же время и заправляю кровать, нашёл тут сложность».

Каждый из нас измеряет сложность своей линейкой. Для меня пешая прогулка на 15 км — «а что такого, прогулка и прогулка». Для кого-то 3 км — достижение. Но это не даёт мне права обесценивать, и даже наоборот — если человек вдохновлён, это же так приятно — разделить с ним его вдохновение. От этого хорошо всем — оба вдохновлены, контакт в отношениях укрепляется.

Несколько лет назад я начала отжиматься от пола, больше десяти раз не получалось. Как только я слышала от тренера что-то плана «да это же ни о чём, давай жми ещё», я не возвращалась к такому тренеру. Мы не можем знать историю человека и почему для него 3 км, неделя ранних подъёмов или 10 отжиманий — рекорд. Не знаем, что ему пришлось пройти до этого. У нас нет линейки, измеряющей, как другому: легко или тяжело. Да, он делает сейчас то, что для других может быть сложным на 0 из 10, а для него — на 9 из 10. Это его личная реальность, в которой сейчас именно так.

Он может быть доктором физ-мат наук, но это не дает ему повода обесценивать вас как личность за то, что вы не можете вспомнить первый закон Ньютона. Вам, может, не до этого было, у вас другие приоритеты. Мы все в чём-то более подкованы, в чём-то — менее, и всегда найдётся повод для обесценивания. Но обесценивание не даёт ничего полезного ни тому, кто обесценивает, ни обесцененному. Основной эффект обесценивания — испорченные отношения.

Мы психологически сошлись с тренером, которая сказала: «О, десять раз! Хорошо, что получается. Первых семь отлично получаются, дальше смотри, как делать (показывает). Чтоб лучше вышло, давай вместе выработаем план и построим путь к N отжиманий». Она бережно и с принятием относилась к моим «не получается», помогла мне снять ожидание оценки, расположила к себе и дала понять, что с ней — психологически безопасно. Да, сейчас не получается, да, если работать — получится. И у нас всё получилось. Это был стопроцентно «мой тренер». Уже много времени прошло с тех пор, но до сих пор вспоминаю её с теплом.

Наша жизнь пропитана оценками и отвержением, они настолько тотальны, что вошли в наш общественный мета-язык и даже почти не заметны:

Мам, смотри, какого я пингвина нарисовал! — это разве пингвин? Кракозябра кривая, а не пингвин.

Пап, я трижды подтянулся! — нашёл чем хвастаться, когда 20 раз подтянешься, тогда и приходи.

Жена, я на повышение пошёл! — ой, повышение называется, когда станешь директором, тогда и поговорим.

Муж, я получила новый классный контракт! — нашла чем хвастаться, лучше бы борщ научилась варить.

«Добрые люди», которые оценивают, могут думать, что их оценочность и отвержение помогают другому стать сильнее. Да, сильнее в том, чтобы закрыться от отвергающих, от мира и перестать делиться своей радостью. А в случае детей — перестать чувствовать радость от достижений, привыкнуть к отвержению и так и не научиться строить близкий доверительный контакт. Поэтому, основное условие хороших доверительных отношений — разделение эмоций: контакт и принятие — первичны, всё остальное — после.

Речь в данном контексте только о доверительных отношениях, которые построены на общих ценностях, где важен эмоциональный контакт. Форма и глубина контакта будут меняться в зависимости от типа отношений, но об этом в другой раз.